---

Гул от времен как от пустого

 

Гул от времен как от пустого
Кувшина нивочтоневерья.
Нам велики доспехи Слова —
Мы в них и спим, и чистим перья.

А под наклонным небосводом,
Ни мест не ведая, ни века,
Деревья верят мимоходом
В существованье человека.

1983

 

Очарованный Ангелом помнит как приступ ИНОГО

Очарованный Ангелом помнит как приступ ИНОГО

страшны людские чернецы
но этот светится покойно

светостремительны гонцы
и громом говорят их тучи
венцом очерчивая солнце
из послушание достойно
и увещания могучи
и предстоят во все концы

Их рисуют как нас умолчав имена
Но стоят в стороне — окаймлять времена

и поэтому сам шестокрыл дикоглаз безрассуден
предпочетший животного Ангела вязам и людям

и поэтому сам истончается тонкою схемой
самовольно облекшийся гордою, хладною схимой

и поэтому сам он бестрепетен, тих, аккуратен
и на муку далек, и на страх за него непонятен.

Очарованный Ангелом помнит как приступ иного
Без борьбы отстоящего от углубленья земного

светом, что не зовет, и проклятия не искушает,
лишь над детской землей, отвернувшись, утешно витает.

Что ж, и ты из опутанных Ангелом, —
ты возлюбил удаленье
от людей, тополей и времен, — о душа, улетай, холодей!

…Только Ангелы выше дерев, — а Господь назирает деревья.
Только Ангелы лучше людей, — но Господь не оставит людей.

 

Словно черной воды наглоталась

Словно черной воды наглоталась,
Или паром дышу кухонным…
О усталость моя усталость!
Даже так — даже ты греховна.

В полгреха я живу, в пол-духа,
Сухо в горле, — а плеск далече.
— О как влажен Твой мир для слуха!
Озари меня каплей речи!

— Я не жалуюсь, но строго,
Просто судишь меня, срамницу.
Обезвоженные строки
Осыпаются на страницу.

Полусердце налипло в ребра,
Полудружбы кричат и кружат…
— О как целен Твой плеск для слуха!
Нацеди мне хоть четверть кружки

Ключевыя, млечныя браги…

 

время коротких поездок

Время коротких поездок

Это — время коротких печальных поездок,
где ни флирта ни друга ни горя ни пыла.

Отчего бестревожна душа? отчего бесполезна?
И не знает она ничего, да и то позабыла.

Отчего ей покорно, покойно, легко и постыло?
Вроде с умыслом резала руки — а нету пореза!

…Это — умное время коротких пустынных поездок,
где — ни флирта, ни друга, ни гнева. Ни горя, ни пыла.

Где песчаные льды и дороги засохли от зноя.
И вступаем на них и стерильны они и не злые.

Где идем, забывая попутчика, словно чужого,
по умышленным углям дороги — и нету ожога!

Где идем через холод огня через отблеск зловещий.
Словно дети в пещи — мы идем, любопытствуя вещи.

И выходим на скат косогора на волю на слово,
И догадка без имени в нас начинается снова:

это кутают взрослые душу мою как на полюс.
Это пышут простуды, в которые мы не попались.

И до времени тлеют снега умолчаний постылых…
Это — время коротких поездок…

 

Зовем — но не спешим принять

Зовем — но не спешим принять.
И на перронах воскресений

как вкопанные встали и стоим.
А рядом Жизнь — и ковыряет лед
носком ботинка,
и ей пора еще чего-то ждать, —
и дергает она за поводок, идет, ревет и силу набирает.
Зачем зовешь, а принимать не хочешь?

х

Бывает, мир, внутри себя размыслив,
стреляет в нас на пробу человеком,
резинку на рогатке отпустив;
а то подаст его, как волейбольный мяч, —
и он, вращаясь, вылетит навстречу.

А мы уже стоим, ладони растопырив.

Вот, сетку натянув под небом,
голодные играют хлебом.
Вот кротко, тяжко, с толку сбиты,
Солнца летят над полем битвы.
Вот, задохнувшись от испуга,
И я лечу от пальцев друга,
А вот, понаторев немного,
За сетку возвращаю — Бога:
Не дрогнет у меня рука!

— и оцепляют нас по кругу
СТОРОЖЕВЫЕ ОБЛАКА:

живое загражденье,
костры сигналов жгут,
и смотрят с отчужденьем,
и только часа ждут.

и чуть не плача душу я трясу как ветошь —
душа проснись ты очень плохо шутишь
вставай пойдем отсюда…

1982-3

 

Моя ли то была затея, —

Моя ли то была затея, —
но вот, барахтаясь в судьбе,
массивный перстень Византии
со дна добыла я себе.

Он посулил среди волненья
в мою зауженную нощь
живую тайну исцеленья,
огня нетронутую мощь.

И я его вложила в сердце
и обсушилась на огне…
Но, видно, в нем умято солнце,
но, видно, тяжесть не по мне.

И мысли горькое движенье
меня захлестывает вновь:
Что — эти тлен и униженье,
скажи, великая Любовь!

И я в печали бессердечной
среди чужих моих стою:
ужели этот камень вечный
расколет голову мою?

 

Где город дрябнет и сорит

Где город дрябнет и сорит
храбрясь в пылу необоримом
где по церквам трава горит
кудрявым пламенем незримым

так как же быть нам если врозь
и если мы настолько скудны
с полслова сразу безрассудны
судить друг друга на авось

и если между нами путь
и неизбежно искаженье?
Мы попытались как-нибудь
и потерпели пораженье

но через жизнь мою горят
Прощенный День
короткий взгляд
когда скрестя я шла от Чаши
но через жизнь мою горят
немые расставанья наши

и чаю встречи насовсем
там там за тиглями с травою
там

 

Не соблазнись на эту милость,

Не соблазнись на эту милость,
душа несмысленная дочь!
Пиры осенние продлились,
а праздновать уже невмочь.

Не станет времени на сборы!
О эти Божьи коридоры,
о эти вешалки судьбы!
Все вдоль пути многоочиты,
Все как деревья нарочиты,
Все зелены и голубы.

1982

 

Неблагородные восторги

Неблагородные восторги
И неуместную печаль
Сожги на медленном востоке
И божества не удручай.

Ты оплывешь и онемеешь,
Ты рук и губ не обожжешь,
Простого дела не сумеешь,
Простой любви не сбережешь.

Но как же я смирюсь без гнева
В своей темнице небольшой,
Когда встает нагое небо
Над изукрашенной душой?

Но как достанет мне отваги
Не обратиться в перегной
И без друзей, и без бумаги,
И без дороги предо мной?

…Я жизнь свою перечеркнула —
Возьми в наемники меня,
Предвечный полдень над перроном
И воли грозное вино…

1983

 

О человек ты сужен

О человек ты сужен
ты судорожно сжат
и суженый не нужен
и поприща лежат

душа себя не чает
скучает вся в крови
и Духа не встречает
отчаяньем Любви

ирония и ругань
угар или напев
— споткнувшись у порога,
вхожу оторопев

и слышу: ногу в стремя!
И смело — в мусор дел;
Звана — по это время,
звана — по СИХ людей…

 

Откуда ты, желание свобод?

Откуда ты, желание свобод?
Ты разрываешь перепонки жизни
ты бесприютно свищешь по отчизне
твои слова асфальт Азвяк аборт

Зачем откуда ты во мне
я так хотела быть премудрой
и никого не убивать

прощай прощай избранничество детства
прощай прощай тобою я жила

 

Отложи благодаренье.

Отложи благодаренье.
Что ты видишь наяву?
— Вижу — люди, как деревья,
Проплывают в острову.

Околдована навеки —
Как, обычная, вмещу?
Раздвигаю их как ветки,
Тени в засуху ищу.

С ними тихо окружаю,
С ними славу воздаю,
Говорю и возражаю,
Возрастаю и стою.

Но не сделать бы огреха,
Отгрестись бы от греха:
Весь глагол глаголет — эхо,
Чаща кроткая — тиха,

Безответна…
Отражают —
Не приемлют нас леса!
Сами что-то окружают —
Так, что дыбом волоса…

И, расставив ударенья!
То, что жизнию зову, —
Как умолкшие деревья,
Проплывает в острову.

И, разгадку водружая!
Бросив тени на кругу,
Дни и вещи окружают
То, что видеть не могу.

Мне — ни ведома, ни воли.
Никого… Но — никого ли?
Лишь озноб идет прекрасный
От души единогласной!

Лишь невнятного раденья
Дуновение у щек!

Позабудь свои виденья:
Зренья не было еще.

1984

 

Подумай, чему наступает конец.

Подумай, чему наступает конец.
Под сердцем моим не дитя, а свинец.

О тьма приступавшая раньше Суда!
Чем жить просто так, лучше плакать всегда.

Я с пальцев моих киноварь отскоблю.
Уеду к деревьям, которых люблю.

Я часто спокойна. И мы не навек.
Буреет в ногах несминаемый снег.

1983

 

АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ

АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ

Проснулась в холодном поту
Я жила как зверь как зверь
Ты учил меня солью огня
Я ушла равнодушно взглянув
Ты царским потчевал меня вином
Я лакаю тяжелый ром позабыв о нем
Ты одевал меня крещальным льном
Я в гоноостае небрегу о нем
Я так богата, что холодный пот
Я так сыта, что дыбом волоса
И в ужасе я жду последних пут
Незримые нависли небеса

Невидимые выросли валы
И храп грозы доносится из мглы

Академия, Пасха, 1983

 

Уже не рисунок, а штрих рисунка

Уже не рисунок, а штрих рисунка —
Душа не может любить рассудка,

Но лезет в ушко его, настырна…
Тесниться в НЫНЧЕ душе постыдно,

Но — вышиванья урок на пяльцах…
В мгновенье можно просунуть пальцы —

И только. Прочий же путь неблизок.
И в жизнь мы смотрим, как в телевизор.

х
Душа взлетает, но, ибо низко —
Не знает ответа на речи Диска,

И, возвращаясь от Солнц великих,
Спешит, как старь, развлекать безликих.

И, вся истратясь, подмоги чает.
Но что, коль Солнце — глагол скончает?

Зайдет во гневе? — Со стула встану.
Сама мгновенно мгновеньем стану.

И все мне сразу же станут наши.
И я прильну к охлажденной чаше.

И мир, как в ушко, в себя просуну.
И вспять свернется былой рисунок.

х х
Душа, цепляясь под облаками,
Все норовит помавать руками,

Косит кругом убежденным оком…
О мастерская в раю высоком!

О вышиванье небес всевышних!
Зачем тебе рукодельниц лишних,

Нерях безруких? Портних преступных?
Душа мертва — но порой проступит,

Еще проступит…
1983-4

 

ДЕРЕВЬЯ

ДЕРЕВЬЯ

/понедельник/

Я устала за чаем за лютым
Многолюдьем
Все мы встали и дышим и любим
Мелководьем

преет сыплется сажа не сажа
тленье серы
это дамба и смерть — это стража
в самом сердце

в затхлой заводи теплой беседы
мгле покоя…

-И — по щиколотку — сердцу
сытной крови! —

-так, чтоб лечь и хлебать…

-а в заливе
одиноко
там деревья кружатся — счастливо
и далеко

шесть играют и прячут и плещут
с небом семь их…

Я кричу им — а голос расплющен
тли в нем семя

а деревья не кличут не клянчат
кружат душу
шесть — играют и ходят и нянчат
бьют в ладоши

шесть их — клонятся — плещут потоки
и пылают —
и копьем огневидным и тонким
закалают… —

что же карком расхлопаться карком
криком мозгом…

— я кричу вам — а голос обкарнан —
в сытный воздух —
что же снова отчаяться снова
смехом видом…

Я кричу вам — но тайного слова
я не выдам:

вы насущны любимы бескостны
а деревья одни кровеносны
согревая лодыжки зарею
чем знакуют они и царюют

се деревья они — и не те же ль
се деревья они — и вникайте
отчего не слипаются в стержень
отчего не ютятся в закате

сытной крови…

 * *

ГОРА БОЖИЯ ФАВОР ГОРЫ ТУЧНАЯ ГОРА УСЫРЕННАЯ