Памяти М.К.





Демьян Фаншель. Предисловие к книге.
Мария Каменкович, «Петербургские стихи».

2005, ISBN3-936800-54-5





Книга стихов о Петербурге Марии Каменкович, прежде всего –  свидетельство. Неподдельное, завораживающее с первых строк. Свидетельство чудесного возникновения –  из ничьих знаков, с каждой новой прочитанной страницей, – неодолимого возрастания и утверждения  дара слова : сильного, индивидуального, пластического дара, его отражения , его преломления  – в самом уникальном и притягательном, в самом гипнотическом, творческом поле :  Ленинграда – Санкт-Петербурга. Который и есть – лучшее место. Большей удачи, большей награды –  трудно пожелать..

Так легли карты : автор – достоин. Подтверждение тому  –  держим в руках.

У каждой книжки – настоящей, перерастающей «сборник стихотворений», при какой угодно полифоничности – своя нота, свой камертон.

Лейтмотив этого поэтического томика – Дар.

Дар – авторский голос. Дар – Город.

Так пишет Маша сама о себе :

« Мария Каменкович родилась в 1962 г. в Петербурге. Закончила 470 математическую школу. Училась в литературном объединении В.А. Сосноры, которое располагалось в Доме культуры им. Цюрупы, что на Обводном канале. Второе место учёбы – семинар по семиодинамике Р.Г. Баранцева. Закончила Университет в звании старшего лейтенанта запаса по математической лингвистике. Работала в оккупированном инженерами Михайловском Замке. Уволилась оттуда в годовщину смерти Павла I. Потом учила детей английскому языку в клубе табачной фабрики им Урицкого, что на Васильевском острове. Кроме переводов книг Дж.Р.Р. Толкина и комментариев к ним, опубликовала две книги стихов, «Река Смородина» и «Михайловский Замок». «Река Смородина» вошла в шорт-лист премии «Северная Пальмира» в 1998 году.»

Информативно?

А вот что : найдётся ли здесь ( см. ещё раз ) хотя бы одно предложение, не связанное с Городом?

Мария Каменкович таким кратким, ироничным curriculumvitaeпредварила книжку «Дом тишины». Изданную, между прочим, в 2003 году. К тому времени, в Германии, в совсем не безликом, богатом историей древнем Регенсбурге, была прожита –  никак не чемоданно : семейно, с привычной мягкой мебелью и уведомлениями о родительских собраниях –  уже довольно большая часть  взрослой жизни. Упоминается ли об этом в кратком жизнеочерке? Об этой vitanova, – в другом граде, с другой родословной, в не самой плохой местности?

О жизни вне. За Городом.

Петербург был – её рифмой, колонны его – её ритмом, метафоры : дорические, коринфские, ионические…

Она подготовила эту книгу. Прочитать не успела.

15 декабря 2004 года не стало Марии Каменкович.

Ничто – ни некрологи, ни слова –  не могут передать редкость этого человека. Просто : проживи хоть сто лет – вперёд или назад – таких не часто встречают. Невозможно было не заметить: здесь редкая, ручной выделки тонкость и душевная чистота: настоящая, неподдельная.  При всей многоучёности и остроте –  блестящей оккамовой бритвы –  ума.  Человек, глубоко и, как-то, не по-современному, верующий, биологически предназначенный христианству, она была напрочь лишена менторской нетерпимости, – той, что, в сочетании с громкими пафосными нотами, создаёт, порой, неодолимое препятствие в разговоре «про Это». С ней-то, как раз, можно было – и поговорить, и, с другой позиции, поспорить – потихоньку дорастая до уровня собеседника. И ещё: надо всегда было быть осторожным: у Маши очень искренняя, очень предсказуемая реакция сопереживания – с тяжёлыми, для такой хрупкости, последствиями.  ( О которых ты – знал, знал! Но как не поделиться с другом по переписке…). Редкий, исчезающий вид.

Можно писать о ней, как о современном поэте, которого хочется – редкость – доставать с полки и перечитывать. Как о лингвисте, филологе, приглашаемом на самые почётные конференции, переводчике и комментаторе ( надеюсь, что она сейчас как никогда близко к истокам слов. И что теперь может предъявить ту статью, посвящённую Вячеславу Иванову,  –  её адресату ).  Как о женщине, в 34 года узнавшей о своём неизлечимом заболевании и, с прекрасным мужеством, достойно, полнокровно жившей все эти семь лет. Даже, более того: именно в это время создаются лучшие стихи и  рождается чудесный младший сын. И , более того: чувство юмора! : всегда, настоящее, именное, английской отделки. Как о собеседнике, писем которого ждал у компьютера весь день – и весь следующий день – пока не закончатся её больничные хождения по мукам: и какие были письма, как интересно было!

Маша, хочется, как часто бывало, послать тебе этот текст: посмотри-ка: всё ли там на своих местах – на твой слух.

Могу ли я описать тебе это чувство?

На твой слух полагаться можно и сейчас.

Слух – присутствует.

Как тот самый хлопок без ладони. Как нота замолчавшего камертона – в ушах настройщика.    

Побеседовать ещё вот только долго не удастся.

Словами – никогда.

Вот видишь, Маша, всегда так: начали письмо – о жизни и смерти, закончили – о словесности и бессловесности.

Позволь – твоим голосом – из сада ( Это была опечатка!  Это была опечатка, которая – не мой сигнал. )  Из твоего « Сада в Александро-Невской лавре » :

« Ничего, когда-нибудь мы умрём и обо всём узнаем ».

Знать бы – когда узнаем. Но ты на это и не претендовала : в стихах об этом – редко. Осторожно, косвенно.  –  О не называемом. Не нуждающемся в словах, в словесности, тем более – изящной.  

Что есть – слово «откровение»?  

«Открыв вены»?  

«Открыть окно – что жилы отворить»?

Обо всём – нельзя.  «Обо всём узнаем». Нельзя – скачком, минуя обжитую топографию семантики – бытовой, городской, конфессиональной – в запредельное, запретное. В лучшем случае – пшик, шик, давание петуха – что угодно :  ничего не выйдет. Получится – ничего. Величаво, натужно и стыдно. В лучшем случае.

Маша чувствовала –  где можно. Чувствовала – как.  

Можно – вплавь, вокруг, –  искривлённою параллелью. Завораживающим, слегка плывущим голосом. Рябящими строками. Можно –  закрыв глаза, видевшие осколки Запретного Города в зазеркалье разбуженной воды каналов. До того как : «и объяли меня воды» – уже  подготовленной, сознающей свои возможности, возможности  вырваться –  за.

Сознающей, но – не смеющей. Сдерживающей себя зыбкими, приграничными, сходящимися в перспективе, параллелями набережных Реки. Заколдованными названиями вызываемых, как такси, улиц. Сдерживающей себя – как медленную, завораживающую, шаровую молнию –  над уровнем моря : на уровне интуиции – классическими пропорциями и золотым сечением петербургской поэзии.

Мы помним тебя. Мы читаем.

Мы никогда не забудем.

Пора переворачивать страницу. Тебе – начинать.