---

 

 

РОЖДЕСТВО

Р О Ж Д Е С Т В О

НАВИС БАГРОВЫЙ ПОЛУМЕСЯЦ
В ПРИТИНАХ ОМРАЧЕННОЙ НОЧИ.
КОГДА ПРИКИДЫВАТЬСЯ — ПРАЗДНО,
МЫ ВСЕ — ОДНО ЗА ГРАНЬЮ ДНЯ.

 

 

В притинах озаренной ночи

В притинах озаренной ночи
Багровый низкий полумесяц.
То день возводит перископы
Над удалившейся землей.

День-самозванец, день-ревнивец,
День-Ирод — потчует волхвов он,
О том расспрашивает сладко,
Что — на обратной стороне?

А там — звезда, простор, барханы,
Да — Иродовым любопытством,
Багровым теменем далеким
Луна на краешке видна.

 

 

Над угловатым чернолесьем

Над угловатым чернолесьем
Нарос багровый полумесяц.
В далеких землях наша участь,
Во временах, где нет огня.
Нам — обреченный город — в очи
Глядит — что мы простим — не веря.
*

Холодный пот прозревшей ночи —
Лишь гул на горизонте дня.

 

 

 

Когда, огромный и далекий,

Когда, огромный и далекий,
Глаз Иродова истукана
Обшаривает полог неба,
Глядит в ослабшие углы, —

Одна звезда стоит высоко,
Недостижима, недвижима,
Одна звезда стоит высоко
Над горизонтом полумглы.

И мир — многосемейный мытарь —
Подходит к окнам, узнавая
Свой позабытый закоулок,
Отросток беспризорный свой.

Он тьмою озарен размытой,
Он смыслом обделен — и гулок.
Но клетка каждая живая
Святыни сохраняет слой.

И над туманом — осью суток —
Ковчегом реет Исаакий.
И над молитвою словесной
Кубический корпеет человек.

Бог воплощается в рисунок
Убийцы со щекой казенной.
Град колыхается небесный
По берегам минувших рек.

Но всходит за барханным горбом,
Над башней, над страной кочевий,
Занощный Гость — и мир разъятый
О тайне обречен молчать.

И низко тонет герб багровый
Забитых наглухо ячеек,
Творенья отсеков подлунных
Сургучно-красная печать.

 

 

Вкруг городов, сомкнувших створки,

Вкруг городов, сомкнувших створки,
И городов, скрестивших руки,
Круги очерчены жестоки.
Никто не плачет о разлуке.

Вокруг сердец круги врастают
И городов, сомкнувших веки.
Те льды вовеки не растают,
Круги не вскроются — вовеки.

Так обруча растут на гробы,
Смыкают створки зеркала.
Над ними полушар багровый —
Тир и Сидон его крыла.

Но есть — о Ладе многострунный! —
Мир не подлунный, но — НАДлунный,
Луч, безошибочной стрелою
Пронизывающий туман…

В тебе, о Граде обреченный,
Как семя в сердце заключенный —
Забыт, забвен, обетован.

 

 

То полусферою багровой

То полусферою багровой
Царь перископ воздвиг недобрый
Над зиккуратами квартала.
— Мы все — одно за гранью дня,

Когда прикидываться — глупо.
И лишь звезда стоит устало,
Одна звезда стоит устало.

— Зачем же ищешь ты меня?

 

 

Бредут барханами верблюды.

Бредут барханами верблюды.
На башне бодрствует бойница.
Рубин разрубленного блюда
Над башней полночи кренится.

Мы лишь навыворот радивы,
А то и проще — слепы, слепы.
В багровый город неродимый,
В песках сколоченный нелепо, —

Ей, Господи, гряди! — во область
Ороговенья! — Горстью бренья
О, вороти нам гнев и доблесть,
Как воротил слепому зренье:

Над мира стороною тыльной
Бдит слепорожденное око…

*

Рдей, оскорбленная святыня!

*

…Вей, Тайна Грозная, глубоко.

 

 

Другим путем бредут верблюды.

Другим путем бредут верблюды.
Копыт раздвоенные ямки
На полувысохшую землю
Ложатся. Копится вода.

А путники спешат обратно —
За круг, за город.
В круг и в город
Глядится перископ багровый —
Долин неподлинное ‘я’:

То исподлобья царь подлога
владеет полостью подлунной,
и в ночь выпрастывает око,
где власть полудня неполна.

*

Плоды времен сосуществуют.

*

И память помнит — но поддонно.

*

И правда — лишь предмет в ладони
Души, растесанной полма.

 

 

День долго заводил ладони,

День долго заводил ладони,
Но нет в руках его добычи.
День долго заводил ладони,
Но уловил одну меня.

Безвекий перископ недобрый
На бдящих в сердце полуночи.
Беги за круг, во круг ведомый!..

*

Мы все — одно за гранью дня.

1987

 

 

Дело голоса — снять печать,

Дело голоса — снять печать,
И так было — и будь.
А мне хочется — замолчать
И сказанное — вернуть.

Растревоженный страшный сонм
Сбросить с понурых плеч…
И будет снег, и покойный сон,
И человечья речь.

1985