«…уж полдень минул, не сутулься,
         не горбись, не твоя вина…

                        *
         — и страшным выпаденьем пульса
         повиснет в доме тишина.»

Были эти строки написаны в 1995 году. Через десять лет тишина повисла в доме их автора…
Нет, я не о том, что поэт – всегда пророк, что-то предчувствует, предвидит, предслышит… Здесь речь может идти скорее о знании и о мужестве.
Маша Каменкович приехала в Германию с тем самым диагнозом, от которого в силах спасти разве только Чудо…  И на какое-то время Чудо спасло: чудо творчества, чудо материнства. Со стороны казалось, что ничего страшного уже произойти не должно: молодая, красивая, талантливая… То фотографию очаровательного младшего сына пришлёт, то новые стихи или статью…
А потом – вдруг – письмо от Валерия, мужа, помощника, соратника. И – тишина уже и в моём доме. И в тех домах, которые знали Машу Каменкович…

А вслед за тишиной – звон-перезвон…  Как же, мол, так, заволновались коллеги, это же ужасно, и ужасно несправедливо…
Господа, давайте любить друг друга при жизни! Сильные люди не рассказывают каждому встречному о своих болезнях, не говорят о сокровенном,  но сами о себе знают всё…
Некролог – это беспомощная компенсация за ту недостачу любви, которая, как правило, сопутствует поэту на протяжении его земной жизни.
(Иногда меня спрашивают: почему Вы всегда так хорошо отзываетесь в печати о коллегах? – вот именно потому, что мера моего отношения к ним –  высшая, тот самый как бы некролог при жизни, в котором нет мелких упрёков, нет ничего несущественного, а только лучшее и главное, только Итог… Просто после многих и многих потерь я  всегда боюсь опоздать…)
Зато у поэта есть одна привелегия, отменить котрую не властен никто. (Это что-то вроде – помните? – советской конфетки с задорным названием «А ну-ка отними!»…) Ещё одна жизнь, жизнь после смерти, жизнь Души в Бесконечности…
Мне кажется, это роднит поэзию с православием, догматы которого в Маше меня порой царапали. Спорить не могла – знала диагноз… Хочется верить, что Бог помогает всем истинно верующим, что переход в мир иной она ощущала именно как переход, а не как финал, потому и затихла – как  уснула…
Произошло это 15 декабря, незадолго до католического Рождества, когда уже были приготовлены ханукальные свечи…
Бог един, а календари – «всё врут календари»…
Другая жизнь Марии Каменкович уже началась: нахлынули воспоминания…
…Однажды Маша прислала мне политическое стихотворение с просьбой помочь его где-то срочно опубликовать. Было это в дни бомбардировки Белграда. Мысль же стихотворения заключалась в том, что сейчас Христос – с обездоленными албанцами. Я придерживалась как раз противоположного мнения… Но дело даже не в этом. Позвонила: «Маша, понимаете, Вы же далеки от политики, у Вас нет этого нерва, и это же всё пропаганда, Вам потом не по себе будет…»  Соглашаться она не любила. Смирилась. А я, помнится, добавила: «Но мне кажется, хорошо, что Вы в принципе такое готовы допустить…»

Мы обе воспели наш родной Петербург, но это были как бы два совершенно разных, редко пересекающихся даже в поэтическом пространстве города. Книжка Марии Каменкович, которую она составила с основательностью и трепетом к 300-летию Петербурга, там не вышла. Это должна была быть её третья книга стихов. Я храню Машин подарок – дискету с ней. Маша, я постараюсь, книжка должна попасть к читателям, к Вашим читателям… Вы получите Знак от нас Там, а мы от Вас – тут…
А вообще последнее время стихи и эссе Марии Каменкович печатались широко, и уже не только – как когда-то – в «Родной речи» (первые публикации в Германии) или в других журналах и альманахах, выходящих здесь. Незадолго До… состоялась даже публикация в «Новом мире». Но – Новый Мир, без кавычек, уже стоял у порога…

«…У заповеданных дверей,
Которым скажут отвориться
По предъявленью декабрей,
Перелицованных сторицей…»

У… Дверей…. Декабрей….
Вот так Маша сама обо всём заранее и сказала. Пытаться расшифровывать и, тем более, объяснять стихи было бы бессмысленно и бестактно. Они для тех, кто всё понимает с полуслова…
Ольга Бешенковская